Правда, при этом он выдвинул условие, что либо фон Ратцеборг после возвращения ему феода признает вассальную зависимость от Шверина, либо в пятилетний срок вернет графу Генриху сумму, троекратно превышающую ту, что может понадобиться для выкупа владений или же для ведения в них боевых действий.
Никакой войны граф Генрих вести не собирался, у него попросту не было для этого сил. Зато у него был крестный – маркграф фон Нордальбинг, стоявший в стороне от северной Лиги и в то же время весьма почитаемый императором за обширные познания в охотничьем деле и благодушный нрав. Сам граф Генрих не мог напрямую посылать герольда ко двору Фридриха II, император попросту отказался бы разговаривать с посланником бунтовщиков, но зато он мог отправиться на охоту к своему крестному, попросив его пригласить в это же время и его величество.
Ни о каких засадах здесь речь идти не могла – это было священное место водопоя, где враждующие стороны могли сколь угодно общаться между собой, не теряя лица. И император, и мятежный граф охотились в разных угодьях и жили в разных охотничьих замках в Нордальбингии. Толстяк же маркграф, едва отдуваясь от необходимости носиться взад-вперед, брал на себя многотрудные функции посредника.
Услышав предложение фон Нордальбинга уступить Ратцеборг его прежнему владельцу за весьма внушительную сумму, столь необходимую на организацию грядущего крестового похода, Фридрих II расхохотался и хлопнул вельможного охотника по плечу (во всяком случае, так рассказывал подкупленный мной паж маркграфа). «Когда хороший пес почует вальдшнепа, он станет отвлекаться на сорок?» – оборвав смех, спросил император. «Нет!» – тут же затряс головой фон Нордальбинг. «То-то же. Скажи, Шверин уже дал тебе деньги? Ну, признавайся, дал. Не думает же он, что я приму их от него самого!» «Верно, ваше величество», – склонился в поклоне толстяк. «Вот и великолепно. Оставь их себе. Да только, чур, расскажи об этом Шверину. И порадуй его, я верну Ратцеборг его законному владельцу. Так что эти деньги, которые мошенник Генрих заплатил тебе наверняка за посредничество, ты отработал сполна». – «Но…» – «Иди, иди. Сообщи ему, чтобы провел со мной переговоры и я возвращаю Ратцеборг».
Граф Генрих радовался недолго: на следующий день фон Ратцеборг был приглашен к императору, обласкан им, осыпан милостями и подарками; еще через неделю он с императором въехал в свой город, где на ратушной площади принял вассальную присягу на верность Фридриху II. Взбешенный граф Шверинский потребовал было обратно деньги у своего крестного, но, как выразился по этому поводу Лис: «Дэ той хлиб, шо мы зъилы?» Спустя еще неделю и Ратцеборг, и Нордальбингия в едином порыве выступили против Шверина.
Уже начинало вечереть, и я активизировал связь.
– …Послушайте, почтеннейший, – судя по тону, которым были сказаны эти слова, Лис произносил их отнюдь не в первый раз, явно по одному и тому же поводу, – вот ваша расписка, вот ваши деньги, и я хочу видеть жемчужины, принадлежавшие блаженному Дезодорану.
– Ноя вам предлагаю по три солида за каждую жемчужину. Это хорошие деньги. – Ювелир, в лавке которого происходил торг, уже взмок от напряжения, но, похоже, был готов стоять насмерть.
– Нет, ну просто беда какая-то, – страдальчески воздел очи Лис. – Видимо, за годы, проведенные в Гиперборее, я совсем разучился говорить по-немецки. Вы, очевидно, не поняли меня: они не про-да-ют-ся, – по складам произнес мой друг. – Они священны.
– О-о-о, – взвыл хозяин лавки, прикидывая в уме, хватит ли у него наличности, чтобы оплатить бесценные перлы. – Вы губите меня, мой дорогой друг! Послушайте, пять солидов – прекрасная цена.
– Нет, – покачал головой Лис, – мы с вами решительно говорим на разных языках. Какие пять солидов? О чем речь? Подумайте сами, как можно продавать чудодейственный жемчуг с четок блаженного Дезодорана, вылечивший от ящура верховного адидаса Гипербореи, победивший моровую трясучку и перепоит головы, случавшийся у гиперборейского народа каждое утро после очередного праздника? Подумайте сами, где перепоит головы, а где пять солидов – вы чувствуете разницу?
– Семь! Семь солидов! – стонал доведенный до отчаяния торговец. – Послушайте, ваше преподобие, сегодня днем я был в ратуше: господин бургомистр и господа бурграты, услышав о деяниях святого Дезодорана, постановили построить часовню в его честь. Эти жемчужины, эти священные реликвии, они бы украсили алтарь. Они бы излечивали страждущих, они бы привлекли толпы паломников в наш город.
– «О», – хмыкнул Лис на канале связи, – «впервые слышу речь не мальчика, но налогоплательщика! Вот наконец начался настоящий торг».
– «Ладно, Лис», – отозвался я. – «Поторопись, уже темнеет, скоро закроют ворота. Да не забудь, нам еще нужны пара коней, возница, продовольствие и хорошо бы лекарь. Ропша что-то совсем плох».
– «Не боись, Ансельм уже всем занимается. А лекаря?.. Хорошо, найдем и лекаря…» Почтеннейший, я весьма чту ваш город… – Я отключил связь.
Лис вернулся уже затемно.
– Ну, как успехи? – поинтересовался я.
– А, уболтали-таки, черти языкатые!.. – махнул рукой Лис. – Продал им пятнадцать жемчужин за триста золотых. Пусть себе люди радуются! – Он протянул мне мешочек с жемчужинами, утром едва-едва потянувший на семнадцать солидов. – На, верни княжне. Скажи, уж больно добрый ювелир попался. – Венедин победно смерил меня взглядом. – И распорядись, будь добр, перегрузить провизию и подать нам с Ансельмом ужин, а то мы со всех святых дел, почитай, целый день не жрамши. Вот за что я не люблю буржуев, в смысле, бюргеров, ну ни хрена же гостей уважить не умеют.